Давайте я попробую подробно рассказать про «Последний адрес» и «Диссернет» сначала. «Диссернет» — это очень поучительная история. Поучительность ее заключается в том, что совсем не всегда получается то, что задумываешь. В сущности, «Диссернет» — первоначально такая простая злая шутка. Но совершенно неожиданно оказалось, что эта вещь гораздо более серьезная, гораздо более широкая, гораздо более значительная. Она прожила уже три с половиной года, и конца ей не видно. Я попытаюсь подробно про это рассказать и объяснить, почему почему из маленького почти капустника получилось серьезное движение.
Мы понимаем, что в какой-то момент, когда в стране возникают большие
проблемы, связанные с профессиональной печатью, с прессой, когда
государство начинает специально заниматься тем, чтобы лишить
журналистику, прессу, медиа возможности какого-то самостоятельного
существования, начинают возникать большие бесконтрольные информационные
проекты.
Помимо Международного консорциума, о котором в
последнее время все заговорили в связи с «панамскими бумагами», я бы
сказал, что самый блистательный пример — это Bellingcat во главе с
Элиотом Хиггинсом, люди, которые ведут совершенно колоссальный объем
работы, просеивая бесконечное количество информационной ерунды, всякие
аккаунты «ВКонтакте» и «Одноклассниках», добывая оттуда грандиозные
разнообразные сведения.
Последняя их история — они вычислили
всех, кто имел отношение к запуску ракеты, которой был сбит малайзийский
«Боинг» над Восточной Украиной. И сделали они это благодаря тому, что
огромное количество людей работало на них: каждый просматривал большое
количество мусорной информации, и из нее можно было выбрать что-то, что
содержит нужные сведения. В данном случае — фотографии, где
военнослужащие весело снимали себя и друг друга на фоне разных пейзажей,
не обращая внимание на то, что у них включено геопозиционирование, что
на этих фотографиях можно разглядеть характерные особенности местности и
понять, когда это было сделано. И вот они собрали все, что нужно.
У информационных проектов — их много разных — есть несколько общих черт.
Если это большой, многолюдный информационный проект, с его помощью можно устроить настоящее журналистское расследование: собрать много разной информации, разобрать ее, сличить разные элементы один с другим.
Есть плоская сеть: большое количество людей работает, как в
муравейнике, каждый тащит свою маленькую щепочку из одной кучи в другую,
а вместе получается большой муравейник. Что такое плоская иерархическая
сеть? Это означает, что у нее нет командного центра. Это некая
структура, которая достраивает себя сама: люди приглашают своих знакомых
или другим образом присоединяются. И в какой-то момент она может
разрастись очень большая.
Эти люди концентрируются на персоне
или общей задаче, как в данном случае: нужно найти военных, которые
имели отношение к этим событиям. Каждый делает маленький кусочек работы,
вместе получается работа очень большая. Они добывают материалы из
открытого доступа, которые, казалось бы, лежат у всех на виду, но
которые не доступны нам с вами просто в связи с огромным объемом: мы не
можем с вами прожевать такое количество, пролистать такое количество,
прочитать и запомнить такое количество, а большое количество людей —
могут. Они анализируют одновременно много разных источников.
И вот очень важная вещь: те, кто собирают эту информацию, они же потом ее и раздают.
Важное свойство этих информационных проектов: люди, которые работают внутри, очень гордятся этой работой, и каждый из них становится публикатором.
И выясняется, что не только много дверей на вход, но и очень много
дверей на выход, поэтому такой проект очень трудно заткнуть. У него есть
не одна точка выхода, не один сайт, где публикуются все эти результаты,
а огромное количество этих точек. Их все не закроешь, каждый публикует
эти результаты. В итоге получается большой объем информации, у которой
имеется большая аудитория.
Если посмотреть, что такое эти
бесконтрольные самодеятельные гражданские журналистские проекты в
России, то чаще всего оказывается, что они так или иначе связаны с
конкретными персонажами. У меня была такая история, которой я сам очень
горжусь. Когда принимали этот ужасный «закон Димы Яковлева» о запрете
иностранного усыновления, там было тотальное согласие всей
Государственной Думы, поскольку их там всех поставили под ружье, всем
велели. 100% Госдумы за исключением, по-моему, шести человек были
инициаторами этого закона, и, соответственно, все они должны были за
него проголосовать.
Я порылся в своей записной книжке и нашел телефон Оксаны Генриховны Дмитриевой. Позвонил и говорю ей:
— Оксана Генриховна, здрасьте. Я вам звоню в рамках кампании оказания
персонального давления на вас. Я хочу поинтересоваться, как вы будете
голосовать по «закону Димы Яковлева»?
— Вы че, свихнулись, что ли? — говорит она. — Почему вы мне звоните по домашнему телефону?
— Потому что он у меня есть.
— А почему вы звоните именно мне?
— Потому что у меня есть ваш телефон. Если бы у меня был какой-нибудь
другой, я бы звонил кому-нибудь другому, но я нашел ваш. Поэтому я звоню
вам и спрашиваю вас, как вы собираетесь голосовать по поводу этого
закона.
В общем, я мучил ее очень долго. Она, очень
интеллигентная женщина, не могла сказать мне все то, что, видимо, очень
хотела мне сказать в этот момент. Оказалось, что это довольно
эффективная вещь: если сказать человеку, что мы за вами будем следить и
будем вами специально заниматься, оказывается, эта персональность —
чрезвычайно важный и эффективный фактор, когда такой гражданский проект
концентрируется на каком-то конкретном персонаже.
Что знает Google про человека по фамилии Пехтин? Он знает, что бывает
«пехтинг», — первая ссылка на эту тему. Что такое «пехтинг»? Это то, что
у него есть две квартиры в Майями: одна там, другая тут, одна стоит
так, другая сяк. Объем добытой и распространенной по поводу этого
человека информации оказался совершенно беспрецедентным и привел к тому,
что он просто сбежал.
Что знает про Якунина Google? Он знает,
что у него есть шубохранилище. Казалось бы, человек всю жизнь что-то
делал, на что-то потратил, но все, что будет на могиле его написано:
«Здесь лежит человек, у которого шубохранилище». Это главное событие.
Что знает про Мизулину Google? Он знает, что она дура, и что бывают
разные петиции. Еще он знает, что у нее есть прекрасный сын Николай
Мизулин, живущий в Брюсселе видный активист гей-движения. Прекрасный
человек. Как он родился у такой мамы, совершенно непонятно.
Про
депутата Исаева известно, что был скандал в самолете, что его выносили в
пьяном виде из самолета. Известно, что у него есть отель в баварских
Альпах для каких-то православных паломников.
«Чайка» — это вершина расследовательского жанра в России. Вот что получается, вот что мы знаем про генерального прокурора.
Оказывается, что можно собрать сообщество людей, которые будут заниматься фальшивыми диссертациями. И забегая вперед, я вам скажу, что вещь эта оказалась гораздо шире, чем нам казалось.
В конечном итоге оказалось, что это борьба не с фальшивыми диссертациями, а с фальшивыми репутациями.
Сообщество «Диссернет» — это та самая одноуровневая сеть, рассеянная
буквально по всему миру. Она началась всего с четырех человек, к которым
начали присоединяться знакомые, друзья, собеседники и контактеры по
всяким фейсбукам и так далее. По большей части, это люди, уехавшие из
России, в основном ученые. Они сделали хорошую карьеру и работают в
серьезных научных центрах, у них все в порядке. Но все-таки у них есть
какое-то постоянно пронизывающее желание продолжать заниматься тем, что
происходит в России и, как им первоначально казалось, российской науке. В
первый момент им казалось, что они занимаются собственно научными
проблемами, а чуть позже выяснилось, что все это гораздо шире. Хотя,
конечно, совсем не все они за границей, а есть они и в Москве, и в
Ростове, и в Рязани, и где только их нет.
Возникает вопрос:
сколько этих людей? Ответ: я не знаю. Не потому, что какая-то
конспирация. Я знаю тех, с кем непосредственно общаюсь. Но понятно, что
сеть эта, поскольку она строит себя сама, оказывается гораздо шире, чем
это видно каждому из нас.
Я знаю, что в городе Мюнхене живет
человек. Я его видел, он приезжал в Москву, я с ним чай пил. Его зовут
Олег. Он ежедневно делает довольно большой объем работы. Я знаю, где он
работает, я знаю в точности, чем он занимается: он работает в Институте
Макса Планка, он физик. Он делает очень большую работу, и понятно, что
он не может один ее делать. Он ежедневно выкладывает какой-то готовый
объем работ. Совершенно очевидно, что один человек не способен с этим
справиться. Что это означает? Это означает, что у него там гнездо
какое-то, что у него там еще какие-то люди, неизвестные нам, которых он
нашел, собрал, раздал им работу, собирает с них сделанную работу,
контролирует качество и выдает ее нам.
Нам абсолютно не важно
знать, кто в точности делает эту работу. Мы получаем ее от него, на ней
стоит его персональный штамп. Мы знаем, что этому человеку можно верить,
что он нас не подведет. А то, что за ним есть большая компания, — это
его личное дело. Поэтому сколько этих точек в реальности и сколько этих
людей, я вам сказать не могу. Я знаю, что сеть непрерывно растет.
Началось все с этого прекрасного человека, с немецкого отпрыска
довольно знаменитого дворянского рода. Карл-Теодор цу Гуттенберг был
министром обороны Германии и очень реальным претендентом на пост
канцлера. В какой-то момент случилось с ним такое несчастье —
обнаружилась его диссертация. И немцы поступили таким «муравейниковым»
способом — они ее растащили на кусочки и даже изобрели такой специальный
метод отображения, бар-код.
Каждый волосок бар-кода — один
маленький фрагмент: 1218 фрагментов на 135 страницах. 94% страниц
оказались этим затронуты, 10421 единица плагиата и 63% объема — вот что
получилось.
Обратите внимание, что это очень тонкая работа.
Каждый человек забирает себе одну или две страницы, несет это домой,
начинает неистово гуглить и в конце концов находит, откуда это
свистнуто, — буквально отдельные фразы или отдельные слова.
Это
имело всякие последствия. Сначала это было обнаружено, потом он
говорил, что ничего подобного и всячески это отвергал. Потом выяснилось,
что все-таки немножко есть, и он сказал, что готов отказаться от
докторской степени, чтобы сохранить министерский пост, но не помогло.
Немцам понравилась эта история, и они начали в большом количестве
изучать своих политиков и собрали довольно большой урожай. Самый большой
скандал был с министром науки и образования Германии. Для всех этих
людей это кончалось очень плохо. Все они уходили в отставку и совершенно
теряли свои политические позиции. Многие в результате вынуждены были
уехать.
Я недавно сделал скриншот. Они изучили 29 307
диссертаций. Все происходит с помощью этого бар-кода. 53%, огромное
количество маленьких кусочков — так работает немецкий плагиатор. А вот
как это выглядит в России: 167 страниц цельнотянутых одним движением
руки. Выясняется, что бессмысленно устраивать муравейник и тащить это по
одной странице.
Кто этот прекрасный человек? Вот этот
прекрасный человек — губернатор Тульской области Владимир Груздев. Что
можно сказать про этого прекрасного человека, изучив его диссертацию?
Вот это интересная вещь.
Мы всего-навсего посмотрели его
диссертацию, и что мы знаем? Это один из самых богатых чиновников
Российской Федерации, который по списку Forbes занимал второе место, он был владельцем сети магазинов «Седьмой континент».
Он чрезвычайно состоятельный человек — мог бы купить себе хорошую вещь. Вместо этого он дал денег какому-то помощнику, помощник деньги украл и купил самое дешевое, самое поганое, что только нашел. Но он же губернатор! Он же и областью так управляет, как мы теперь понимаем.
Мы понимаем, как он распределяет деньги, как контролирует персонал, как
ставит задачу, как он может сопротивляться коррупционным
поползновениям. Неожиданно много становится про него известно только
потому, что мы изучили эту картинку, а поняли довольно много.
Есть такая формулировка, которую нам пришлось изобрести. Каждая клетка —
это одна страница. «Масштабные заимствования пока не обнаружены» с 84
по 92 страницу — это не значит, что это он написал, это значит, что пока
не нашли просто. Ну не может этого быть, чтобы человек написал эти
восемь страниц сам. С чего? Ему заняться было нечем?
Отдельная
история про Мединского заключается в том, что он он очень любит
говорить: «Вот у меня есть диссертация, вы в ней ничего не найдете, она
отличная». Да, но у него их три! Последняя, третья, — да, он
действительно к тому моменту, написал уже такое количество книжек, что
он, в общем, по-моему, может это сочинять с той скоростью, с которой его
пальцы бегают по клавиатуре. Но у него есть две первые! Он один раз
кандидат и два раза доктор наук. Один раз исторических, другой раз
политологических. Две первых его диссертации вот такие. Это самая первая
— это кандидат политических наук. Давно это было, еще в 1997 году. Про
них он предпочитает не вспоминать.
С министрами у нас длинная
история отношений. Это действующий министр российского правительства,
министр транспорта Российской Федерации. Насколько я помню, эта
конфигурация называется «бутерброд», когда из двух диссертаций воровано:
начало от одной, все остальное — от другой.
Или вот министр
связи и массовых коммуникаций. Поразительные вещи: человек с хорошей
репутацией, про которого говорят, что он молодой специалист, хорошо
зарекомендовавший себя внутри этой коммуникационной индустрии, но у него
мелко надергано оттуда и отсюда. Когда это все обнаружилось, то я
говорил по на «Эхе Москвы»: «Давайте вы откажетесь от этой степени.
Собственно, зачем она вам, мне не совсем понятно? У вас есть репутация, у
вас есть история, люди вас уважают, хорошо к вам относятся. Понятно,
что всякое бывает, бес попутал в молодости».
Никакого ответа,
огрызнулась пресс-служба, и на этом все закончилось. Кстати, потом
вернемся к этому тексту — он интересен еще некоторым дополнительным
образом.
Мы начинаем рыться в этих старых бумагах и обнаруживаем вещи, которые пошире, чем диссертации, которые, пожалуй, действительно заставляют нас что-то такое понять про этого человека.
Вот убеленный сединами джентльмен — заместитель главы Федеральной миграционной службы, большой начальник, между прочим. Диссертация его выглядит так: собственно, все списано. Кто писал диссертацию, тот знает, что самое важное, что есть, — это выводы. То, что на последних страницах жирным шрифтом. И среди выводов почему-то есть самостоятельный фрагмент, не списанный. Все списал, а один абзац написал сам: человек пишет прекрасные слова в своей совершенно ворованной диссертации, и хочется их, как говорил Медведев, отлить в граните.
Это
называется репутация. С помощью этой фразы мы все можем понять про
этого человека. Все! Он может делать, что угодно, мы все про него знаем
благодаря этой истории. Мы все про него понимаем: его моральные
качества, его лицемерную сущность. И дальше пытаемся понять, как они это
делают.
Вот человек, который привлек нас тем, что он профессор
Высшей школы экономики. Не так много у нас губернаторов, которые еще и
профессоры Высшей школы экономики, а так же губернатор Московской
области. Сейчас посмотрим, что это за профессор. Выглядит привычно. Мы
уже перестали падать в обморок от таких картин. Нам понятно, как это
бывает.
Как происходит работа над текстом, чтобы чужой текст превратить в свой? Надо убрать «пупочки».
Слово «Республики» написали с большой буквы. Слово «нужно» заменили на слово «надо». Это дополнительный сервис, за это взяты отдельные деньги.
Не просто берем чужой текст — мы его глубоко перерабатываем, приводим
его в порядок, чтобы никто не нашел. Вот так — это же совершенно уже
другой текст. Кроме того, это же научная диссертация, в ней есть
статистика. Происходит освежение статистических сведений: был 1999 год,
стал 2002. Остальное все осталось, как было, но сведения стали свежие.
За это тоже взяты отдельные деньги.
Губернатор Московской
области, профессор Высшей школы экономики через неделю после этой
публикации перестал быть профессором Высшей школы экономики. Ну
губернатором он остался — ничего страшного.
Стали смотреть
дальше, углубляться в эту методологию. Есть такой депутат
Государственной Думы Российской Федерации, у него есть с дыркой
почему-то диссертация. Что там в середине — непонятно. Но видны следы
какого-то рерайта, что-то в ней вот переделывали, там вот «пупочки»
были: он вставлял и освежал сведения. Если приглядеться к этому
повнимательнее: вот это его текст, а вот — исходный текст. Была
диссертация про кондитерскую промышленность, в которой слово «шоколад»
превратилось в «говядину».
Если вы думаете что это все, то нет, это не все. «Черный шоколад» стал «отечественной говядиной», «белый шоколад» — «импортной говядиной», а «шоколад с орехами» — «говядиной любого происхождения на кости».
Что еще вы хотите знать про депутата Игошина? Вам надо еще что-нибудь
знать про него? А ведь никто не изучал его бесконечные законопроекты,
никто не занимался его политической карьерой. Всего-навсего посмотрели
на какую-то ерунду, которую в 2004 году человек написал.
И выяснилось, что это чрезвычайно типичная вещь, что на самом деле есть метод.
Например, был текст про студентов-журналистов — стал текст про студентов-филологов, остальное осталось без изменений.
Это ректор довольно большого университета, Северо–восточного
федерального университета в Якутске. Диссертация по педагогике про
Калининградскую область стала диссертацией про Якутию, остальное все
осталось без изменений. Правда, пришлось все-таки немножечко
подредактировать, потому что все-таки есть некая разница. «В
Калининградской области, небольшой по территории, оказавшейся в
анклавном положении», — нельзя же это про Якутию сказать, правда?
Поэтому стало: «Для Республики Саха, большой по территории оказавшейся в
особом положении».
Это единственная фотография этого человека,
которая есть в сети: это прокурор, он спит во время процесса. Это
довольно страшная история. Может быть, вы помните: Владимир Макаров был
посажен на 13 лет. Это история про отца, которого обвинили в педофилии, в
изнасиловании собственной шестилетней дочери. Ужасная совершенно была
история, он получил сначала 18 лет, потом 13 лет, потом скостили до
шести лет, но все равно он сидит до сих пор.
И посадил его
именно этот человек по фамилии Сафаралиев, который был прокурором на этом
процессе, который заснул на этом процессе. И который написал
диссертацию, посвященную легализации доходов, полученных преступным
путем. Для этого он почему-то решил взять диссертацию, посвященную
борьбе с тюремными бунтами.
Казалось бы, какая связь? Никакой,
но, видимо, первой лежала в стопке, а дальше он просто заменил номер
статьи: статья 321 превратилась в статью 174, а все остальное — без
изменений.
Здесь тоже имеются так называемые артефакты. Что
нужно сделать, чтобы — напоминаю, текст про отмывания доходов,
полученных преступным путем, — чтобы предупредить это? Надо, чтобы
«подозреваемые находились под постоянным наблюдением и контролем, не
могли отлучаться со своих рабочих мест», тогда не будет отмывания
преступным путем. Правильно, они в ванную не должны ходить, где они
обычно отмывают. Ну вот, не заметил.
Бывает, что совсем не
смешно. Довольно долго «Диссернет» принципиально не занимался
медицинскими диссертациями. Нам объясняли, что это особенная история, вы
там ничего не поймете, потому что медицинские диссертации похожи друг
на друга, а на самом деле они все разные: достаточно взять другую
когорту пациентов, и уже другая статистика и вообще совсем все другое.
Слова могут быть те же самые, а результаты другие.
Человек
заменил кровь на лимфу, взял диссертацию, посвященную раку желудка,
превратил ее в диссертацию о раке груди. Правда, не удалось ограничиться
только заменой крови на лимфу, еще заменил человека на женщину:
поскольку речь о раке груди, пришлось совершить еще одну подмену.
Когда мы это опубликовали, то получили письмо:
«Я знаю этот текст. Это текст, написанный в 1980-е годы, и в исходном тексте не кровь и не лимфа, а то и другое, но не люди и не женщины, а крысы и собаки, потому что это диссертация по биологии, посвященная разным методам экспериментирования над животными из вивария».
Это уже третья производная. Какой-то человек сначала взял и переделал
крыс и собак в людей, а потом другой потащил дальше. Тот же Никифоров,
только он заменял врачей на госслужащих. Была диссертация, посвященная
системам управления в медицинских учреждениях, а стала диссертацией,
посвященной электронным системам управления в госучреждениях.
Мы двигаемся от анекдота, в какой-то момент мы начинаем понимать как это
делается: начинаем понимать методику, начинаем видеть систему замен
ключевых слов и понимаем, как работает эта индустрия. Дальше мы начинаем
видеть и другие вещи.
Например, большая была история — это
заместитель председателя Государственной Думы, лидер фракции «Единая
Россия», генерал полиции и главный актер на роль благородного отца в
Государственной Думе — у него такой голос и очки, и поведение, и все
остальное.
Нашли, поужасались. Но стали смотреть, что же за
источник этой диссертации. Вопрос: знает ли генерал Васильев, что он
является молочным братом этого прекрасного человека? Что есть какой-то
жулик, — и мы знаем этого жулика, — который им организовал эти
отношения. Они появились неспроста, если приглядеться.
Есть два труда, и это все и объясняет: один научный руководитель — Аванесов Геннадий Арташесович.
При ближайшем рассмотрении выясняется, что семья у профессора Аванесова большая: он эту диссертацию продал, по нашим предположениям, восемь раз!
Причем это все какие-то полицейские начальники, офицеры, в том числе один из «оборотней в погонах». В общем, профессор специализировался на этом.
Мы видели уже этого Смородина в качестве научного руководителя. Этот
человек недавно умер, к сожалению, относительно молодым, но был он
начальником кадрового управления администрации президента Российской
Федерации.
Этого самого Владимира Яковлевича мы встречаем снова
и снова, и каждый раз мы видим, что это какое-то большое, важное,
правовое лицо.
Вот, например, еще такой человек есть, с которым
тоже работал этот же Владимир Яковлевич. Человек, который был
начальником правового управления администрации президента и
сопредседателем комиссии по борьбе с коррупцией в высших эшелонах
власти. Он же работал в этом самом университете МВД, и из его научной
школы выходили все эти прекрасные доктора юридических наук.
Выясняется,
что вся эта индустрия устроена гнездами. Было гнездо «семья профессора
Аванесова», Кикотя. А вот мы нашли в РГГУ прекрасного человека. Там есть
кафедра экономических теорий, и вот вы находите какое-то одно ключевое
лицо и дальше начинаете смотреть вокруг него.
Это ровно так, как было устроено вокруг компании Mossack Fonseca: вы находите ключевую точку и дальше, как в игре «Морской бой», начинаете стрелять вокруг этого места и попадаете достаточно часто.
Если вы знаете, что есть человек, который находится в центре этого гнезда, то вы очень много наберете. В данном случае это человек, который специализировался на депутатах. Они телефончик друг другу передают, потому что кто-то первый с ним имел дело. А дальше они идут по этому телефончику и получают свой товар.
Выяснилось, что мастерскую этого самого Стерликова можно изобразить таким образом.
Простая
идея про троллинг отдельных людей превратилась в исследование
индустриальных событий, когда мы обнаруживаем структуры построенные
вокруг людей, которые изготавливают и продают этот товар.
И устроено это, как любая другая индустрия: есть своя реклама, свой рейтинг, свои методы удержания аудитории, свои скидки, свои распродажи — все работает, как в любом другом случае.
Образовался сайт «Диссернета», на котором ежедневно появляются две-три
новых экспертизы: недавно, например, появилась Голикова.
Некоторое время назад на этом сайте появился чрезвычайно важный раздел
«Диссеропедия» вузов, которая дает возможность выстраивать аналитику
количества фальшака, которое мы обнаружили в соответствующем вузе.
Одна
из лидирующих контор, которая нам чрезвычайно важна благодаря
прекрасному человеку, которого есть смысл запомнить: он, по всей
видимости, будет следующим министром науки и образования Российской
Федерации.
Этот Максимцев, по всей видимости, является главным претендентом на место Ливанова и человеком, который в ближайшие пару месяцев его сменит. У него есть и свои собственные заслуги, но он управляет вузом, который занял второе место в этой всероссийской иерархии. Отчего у него такие высокие шансы? Потому что клиентура неплохая, и все вполне недвусмысленно.
Так
выглядит председатель Думы Российской Федерации, если заглянуть ему
внутрь, и так выглядит человек, который, судя по всему, станет министром
науки и образования России, который для председателя Государственной
Думы это организовал.
Тоже видим совершенно стандартную, уже
знакомую нам систему работы над текстом, когда «экономический»
превращается в «инвестиционный»: была «экономическая безопасность»,
стала «инвестиционная безопасность». Было «безопасное развитие отраслей
промышленности», стало «инвестиционная безопасность отраслей
промышленности», остальное — как было.
У Аузана (декана
факультета экономики МГУ им. Ломоносова. — Открытая Россия)
действительно все обстоит неплохо. Вообще, МГУ нет в этой иерархии, в
этом чарте. Он присутствует там отдельными факультетами, поскольку они
существуют довольно автономно. Поэтому нам пришлось относиться к каждому
факультету, как к отдельному вузу.
В какой-то момент выясняется, что нас больше интересуют не те, кто покупает, а те, кто продают.
Не очень интересно, хороша ли диссертация у Цапка, который вырезал семью в станице Кущевская. Не его текст нам в этой истории важен. Нас интересуют Ильин Виктор Григорьевич, Марченко Татьяна Григорьевна и Харитонов Евгений Михайлович, которые ему это организовали.
Цапок сидел в тюрьме, он то ли сам повесился, то ли его кто-то повесил,
а с этими людьми все в порядке. Они как ни в чем не бывало продолжают
свою научно-педагогическую деятельность дальше. Таким образом, акцент
перемещается с тех, кто добывает себе эти тексты, на тех, благодаря кому
это становится возможным.
И там обнаруживаются довольно
интересные вещи. Есть огромное количество диссертаций, которые не
ловятся, потому что они написаны заново, они ниоткуда не украдены.
Некоторое
время тому назад обнажилось такое место в Самаре: там есть бывший
большой педагогический институт — теперь Педагогический университет,
есть человек, фамилия которого нам вполне известна, и под научным
руководством этого человека образуются докторские диссертации по
педагогике. Они все одного направления, одного класса, и получают их
довольно известные люди.
Это ректор одного из довольно крупных российских университетов, а это вообще главный начальник всего московского школьного образования по имени Исаак Калина, чрезвычайно влиятельный и в высшей степени достойный джентльмен.
Есть две диссертации — совершенно разные, на разные темы, в разные годы
защищенные, но при ближайшем рассмотрении выясняется, что на 140-й
странице или около того во всех этих диссертациях — их уже несколько
десятков — появляется какой-то «корреляционно-регрессионный анализ», а
также «коэффициент парной корреляции», не имеющий никакого отношения ни к
какой педагогике.
Это реально существующие термины из
математической статистики, педагогика здесь совершенно ни при чем, но
они всегда есть на 140-й странице.
Там есть еще одна интересная
деталь: если посмотреть на эти буквы, вот этот «xy», в общем «хуi»,
который здесь, — это клеймо Фаберже.
Совершенно понятно, что человек расставляет это по 140-м страницам, потому что когда-нибудь он соберет их всех и покажет им, что у них у всех
есть на 140-й странице.
Они ведь не знают этого, они ведь не читали. Что с этим делать? Это
нигде не предъявишь, ни в какой суд с этим не пойдешь — тексты
совершенно самостоятельные, они все разные, они ниоткуда не ворованные.
Да, человек ставит свое клеймо — он Страдивариус, вот он и оставляет в известном ему месте.
Это уже история про технологию, про индустрию. Так работает
«Диссернет»: чтобы это все добывать, пришлось построить достаточно
сложный конвейер.
Когда собирается такая большая сеть из людей,
то она не просто работает линейным образом, когда люди делают какую-то
однотипную работу, и можно в этой сети организовывать довольно сложные
рабочие связи, сложное распределение обязанностей.
Есть очень
разные люди: одни добывают какие-то первичный источники, другие их
подвергают осмотру и анализу, третьи это перепроверяют, четвертые
публикуют и так далее. Во всей этой структуре довольно сложное
распределение труда, но главное — это то, что «Диссернет» работает
вручную. Никакая машина, как выясняется, не способна сделать то, что
может сделать большое количество людей.
Нужно, чтобы в какой-то момент на текст смотрел живой человек глазами и подчеркивал там нужные места руками, — никакая машина его в этой ситуации заменить не может, потому что она не различает смыслов.
Машина бы попалась на замене крови на лимфу, машина этого не видит, а
человек понимает, что это тот же самый текст, в котором сделана подмена.
Масштаб этой диссерорезной индустрии становится понятен только
тогда, когда объем полученной информации становится достаточно большим.
В географическом смысле это выглядит так.
Все-таки в Москве больше всего, в Питере немало, и есть еще с десяток городов, которые оказываются центрами этого производства.
По отраслям это выглядит так. Почему в экономике хуже всего? Потому что
бизнес, потому что большое количество людей, занимающихся
предпринимательской деятельностью, тоже покупают себе диссертации — чаще
всего, по экономике. Понятно, что среди политиков это тоже чрезвычайно
популярное направление.
Вот по важным для нас группам населения.
Среди членов Академии наук — почти нет, среди диссертаций по праву —
три с лишним процента, по педагогике — 5%, а дальше по группам:
16% диссертаций, защищенных директорами школ, являются ворованными;
21% диссертаций, защищенных ректорами высших учебных заведений, являются ворованными.
Бывают такие губернаторы, у которых никаких диссертаций нет, но из
диссертаций, защищенных губернаторами, 29% — краденные. А из
диссертаций, защищенных депутатами, — больше 40%. Это самое большая
группа риска.
Вот небольшая социология, которую мы в результате
начинаем получать. Это все оказывается борьбой не с диссертациями, а с
репутациями.
Это и есть репутационная катастрофа — количество людей, окружающих нас, которые себя выдают не за то, чем они являются на самом деле.
Которые в реальности не представляют из себя той ценности, которую они
хотят из себя изобразить. Зачем все это нужно? Понты, прежде всего
понты. Есть набор традиционных атрибутов, которые должны быть у
настоящего джентльмена, и у правильного пацана должна быть еще, конечно,
и степень.
Это не всегда так. Есть какие-то отдельные вещи,
например, все, что связано с правовой сферой: если районный судья хочет
быть областным судьей, ему надо быть кандидатом наук. Это нигде не
написано, но это все знают. То же самое с прокурором, со следователем, с
полицейским.
Если полицейский хочет быть начальником городского управления МВД, ему надо быть кандидатом наук. Он идет и покупает диссертацию.
Это нигде не сказано, это нигде не написано, но всем понятно: это
дедовщина, в сущности. «Я был молодой — мучился, теперь ты иди мучайся»,
— это ровно так же работает.
Интересно, что это ровно так же
работает и в медицине: если врач хочет быть завотделением, то ему надо
быть кандидатом наук, если он хочет быть главврачом он должен быть
доктором наук. Это нигде не написано, но все это знают, и это
обязательное требование. А дальше все это имеет последствия.
Если вы приходите в частную клинику, то что вы видите написанное возле
кассы? Если вы хотите доктора медицинских наук, то это будет стоить
примерно в три раза дороже, чем обыкновенный врач (это средняя
статистика ВЦИОМ), поэтому иди и купи диссертацию.
Пройдя
стадию веселого троллинга и собирания огромной статистической
информации, я понял, что нужно начинать добиваться результата. И дальше
за каждой диссертацией, у которой еще не истек срок давности, появляется
так называемый ЗоЛУС — заявление о лишении ученой степени, которое
отправляется по всем инстанциям. И нужно пытаться выиграть эти, скажем
так, суды.
Был этап, когда никто вообще не обращал на это
никакого внимания. Потом был этап, когда мы начали получать какие-то
бессмысленные отписки. А потом начался этап, когда все больше и больше
появилось рассмотрений дела по существу.
Сегодня количество случаев, когда по заявлениям, написанным экспертами «Диссернета», происходит рассмотрение в диссертационных советах и ВАКе, исчисляется уже многими десятками.
На сайте появилась таблица, по которой можно следить за тем, как
происходят эти тяжбы. Оказалось, что это одна из самых больших статей
расходов.
Вообще, «Диссернет» — довольно дешевая вещь. Она не
требует большого количества денег, потому что люди работают бесплатно. А
деньги нужны, например, на то, чтобы ездить по разным провинциальным
вузам и университетам, участвовать в рассмотрении этих жалоб — что
обязательно нужно делать, потому что если нет того, кто написал жалобу,
то можно почти не рассчитывать на результат. Так что приходится много
ездить, и люди ездят.
Одна из самых больших рыб, которая попала в наши сети, — Олег
Свириденко, заместитель председателя Верховного суда, главный
арбитражный судья в России. Чтобы сделать диссертационную жалобу,
пришлось собрать довольно много людей, которые готовы ее подписать.
И такой вид работы в «Диссернете» тоже есть — люди, которые согласны
подписывать, готовые своим именем, своей репутацией продвигать эту
работу. Чем больше имен и чем больше людей, которые это подпирают своей
репутацией, тем больше шансов, что это будет иметь какой-то результат.
История со Свириденко продолжалась довольно долго, был чрезвычайно
большой скандал, и пришлось собрать большую компанию людей, которые
согласились выступать от имени «Диссернета» на этих обсуждениях. И,
разумеется, ничего у нас с ним не получилось.
Понятно, что этого
нам никто не отдал. Дело его было рассмотрено, и довольно быстро мы
получили вердикт, что там все в порядке. А что такое «все в порядке»?
Да, действительно, все эти заимствования есть, но в них нет ничего
плохого, потому что одно дело, когда человек тащит текст в какие-то
важные места в своей диссертации, а бывают еще какие-то неважные места. И
там это нестрашно. Или, например, если человек берет текст из какой-то
редкой малоизвестной работы, то нехорошо. А если он тащит, например, из
вузовского учебника, то ничего страшного. Наконец, бывают работы важные,
ценные, совершившие важный вклад в науку — вот из них нехорошо брать
текст. А если это никому не нужная ерунда, то почему и не взять?
Короче говоря, диссертация этого заместителя председателя Верховного суда состоит из кусков плохого, всем известного текста, засунутого в неважные места, и поэтому там все в порядке, и к нему нет никаких претензий.
Посмотрим, что будет из этого дальше. Пока выиграть эту историю нам не удалось, хотя было довольно много разговоров.
А бывает и так. Вот человек, еще недавно — чрезвычайно важный в Москве,
глава Мосгордумы, шесть раз был ее депутатом. Чрезвычайно долгая
история. Больше двух лет продолжалась эта тяжба. Кончилось тем, что в
последнюю секунду, буквально за полдня до того, как было готово решение о
лишении его ученой степени, он принял благородное решение добровольно
от нее отказаться.
Сбежал в последнюю секунду. Окей, хорошо, мы вполне согласны и на такой поворот событий.
Вообще, здесь возникает некая моральная проблема. Она заключается в
том, что время от времени нам говорят: «А что ж вы подаете мячики в
какой-то чужой борьбе? Кто-то на кого-то наезжает, кто-то с кем-то
воюет, а вы помогаете! Понятно, что эта история произошла потому, что
какие-то его враги его победили, а вы им помогли».
Ответ на это
очень простой: и хорошо. Месседж, который мы посылаем этим людям,
заключается в следующем: «Дорогой жулик, имей в виду, что рано или
поздно эту бомбу под тобой кто-нибудь взорвет. Не делай этого, потому
что когда-нибудь этим кто-нибудь воспользуется. Когда-нибудь найдется
человек, который захочет под этим предлогом с тобой расправиться. Не
давай этому предлога».
По-моему, это вполне поучительная
формула. И мы совершенно не смущаемся тем, что достаточно часто
«диссернетовские» материалы оказываются инструментом в борьбе одних
сволочей с другими подлецами. Ничего страшного! Другим будет наука, что
называется.
Единственное, с чем бороться чрезвычайно сложно — это со сроком давности. Россия — удивительная в этом смысле страна.
Представьте, что вы едете в машине, вас останавливает полицейский, смотрит ваши права и говорит, что они фальшивые. А вы ему на это отвечаете: «Ничего страшного, я уже три года по ним езжу, поэтому все в порядке».
А вот с диссертациями ровно так и происходит. Существует срок давности:
какое-то время он был трехлетний, теперь продлился до 10 лет. Но сам
факт существования такого срока создает довольно идиотскую ситуацию.
Колоссальное количество людей говорит: «Срок прошел, я в домике! Ничего
уже больше не страшно».
Так и оказывается, что выводы-то
гораздо шире, чем история про то, кто украл диссертацию. Мы можем
совершенно спокойно говорить об этих людях то, для чего, наверное, в
другой ситуации потребовалось устраивать гигантское расследование и
собирать колоссальное количество сложных материалов.
А теперь мы можем абсолютно уверенно заявить это, и опровергнуть это довольно сложно.
«Диссернет» — это только частный случай некоторого класса гражданских
проектов. Мне пришлось в 2011 году принимать участие в зарождении
истории про «Синие ведерки», когда только казалось, что это борьба с
людьми, которые нарушают правила дорожного движения.
В
действительности это был протест против сословности российского
общества, против того, что эта каста начальства, в отличие от касты
населения, умудрилась создать ситуацию, в которой у нее есть все
отдельное: отдельные места, где эти люди живут, отдельные магазины,
которыми они пользуются, отдельные учебные заведения, в которых учатся
их дети, отдельные банки, в которых они держат свои деньги, и так далее.
Много всякого отдельного, но дорога общая. И выясняется, что дорога,
как, может быть, и канализация, — это единственное место, где они
встречаются со всем остальным населением, и где эти две касты
оказываются рядом друг с другом, и где у них есть возможность сказать
друг другу то, что они друг о друге думают. Так и образовались «Синие
ведерки».
«Все в суд!» — это была история после выборов 2011 и
2012 годов, когда люди в массовом порядке подавали гражданские иски по
поводу нарушений на выборах. Был создан сайт, механизм, и довольно
большое количество людей превращали свои наблюдения за выборами в
судебные документы.
«Диссернет», «Синие ведерки», «Все в суд», «Последний адрес» — четыре проекта, которые возникали один за другим, казалось бы, совершенно разные, посвящены разным темам и созданы по разным поводам, но у них есть кое-что общее.
Давайте я напомню, что такое «Последний адрес». Начиналось все с
европейского мотива. Проект под названием «Камни преткновения» с 1993
года существует в Европе. Я думаю, что многие видели такие булыжники в
мостовой в самых разных странах. Больше 50 000 этих камней сегодня уже
расставлено в 12 странах Европы — в Германии, Австрии, Италии, Норвегии,
Голландии, Чехии. Даже в России есть город Орел, где есть два таких
знака.
В какой-то момент появилась идея сделать аналогичный
проект в России — правда, не по поводу Холокоста, а по поводу
политических репрессий. Начали с 1930–1950-х годов, хотя на самом деле
проект гораздо шире и охватывает весь период, который описан в законе «О
реабилитации жертв политических репрессий» 1991 года. В нем сказано,
что период с 1917 года и по сей день — это период политических
репрессий, которыми мы обязаны заниматься.
Основа всего этого —
уникальный архив «Мемориала», на сегодняшний день содержащий более трех
с половиной миллионов дел репрессированных. Идея заключается в том,
чтобы совместить адрес человека, который стал последним при его жизни, с
его именем. Есть база данных, которая позволяет находить по адресам
людей, которые были здесь арестованы и которых отсюда увели. Например,
вот улица, на которой я живу, это мой дом. Моей квартиры здесь нет, но
есть соседняя.
Это производит довольно сильное впечатление,
когда ты обнаруживаешь здесь, рядом человека, который держался рукой за
эту же дверную ручку и был рядом с тобой. Это переворачивает привычные
методы нашего разговора об этом. Чаще всего мы привычно говорим о
больших исторических событиях, о статистике, о массах людей, а здесь
вдруг мы обнаруживаем одно конкретное лицо, конкретное имя, и это
совершенно по-другому открывает перед нами этот сюжет.
Вот такие мемориальные знаки. Это буквально почтовая открытка с одним именем, которая привинчивается на стену дома.
С
декабря 2014 года этот процесс идет. И что очень важно — так же, как с
«Диссернетом». Казалось бы, какая связь? Совершенно разные вещи:
«Диссернет», который занимается изучением научных текстов, и проект,
который занят поиском адресов и размещением мемориальных знаков.
В обоих случаях инициатива намеренно отдана от организаторов людям. За каждым из этих мемориальных знаков есть живой человек, который является инициатором этого конкретного знака.
Это создает ситуацию, в которой организаторы проекта не составляют
никаких списков, — точно так же, как с «Диссернетом». Кто выбирает эти
диссертации, которые подлежат экспертизе? Люди, которые работают в
«Диссернете».
Сначала проводится «ковровая» проверка, в ходе
которой проверяется, сколько существует диссертаций у губернаторов,
депутатов, или сколько диссертаций защищено в этом вузе или под
руководством этого профессора. А потом мы из них выбираем такие, которые
подвергаются экспертизе. То есть мы отдаем эту инициативу. На вопрос:
«Почему вы проверили эту диссертацию, а ту не проверили?» — мы
совершенно спокойно можем ответить: «Потому что есть люди, которые
работают в "Диссернете" и этого захотели. Нашелся человек, который это
сделал, вложил кусочек своего труда в общий объем, в общую большую
кучу».
Точно так же и здесь. «Почему вы этот знак повесили на
этом доме, а не повесили на том?» А потому что у нас есть заявка на этот
дом, а на тот — нет. «Почему вы в этом городе работаете, а в том — не
работаете?» Пришлите заявки из того города, и мы придем туда тоже.
Это создает чрезвычайно интересную ситуацию, когда мы можем опереться
на инициативу большого количества людей, каждый из которых делает
маленький кусочек работы.
Мы очень опасались. Есть проблема:
если ты собираешься заниматься жертвами политических репрессий, ты
должен заранее подумать о том, что ты будешь желать с палачами. Так
устроены политические репрессии в России, когда организаторы нашего
«Холокоста» потом оказались его жертвами. Для Европы это несвойственно, а
для России — свойственно: те самые люди, которые создавали механизм
репрессий, они же потом и оказались его жертвами.
Что мы будем делать, когда к нам придут толпы людей, которые захотят увековечить память этих палачей со словами: «А нашим дедушкам тоже полагается»?
Есть десятки тысяч людей, которые вполне реабилитированы и которым
юридически ровно так же полагается, как и всем остальным. Что мы будем с
ними делать? Как мы будем объяснять всем этим людям, которые придут к
нам с этими словами, что они не должны этого делать? А они не пришли, и
это удивительная ситуация.
Оказывается, что люди умнее, точнее и
тоньше понимают, чем мы о них думаем. Эти толпы не пришли. На примерно
1200 собранных заявок есть штук пять, о которых мы можем сказать, что
это имена, которыми не очень хочется заниматься. Это совершенно
ничтожная цифра. Оказалось, что если мы отдаем эту инициативу, не хотим
быть арбитрами, готовы довериться воле людей, которые вместе с нами
работают, то это решает сразу множество довольно серьезных, в том числе
моральных и идеологических проблем.
Сегодня уже точно можно
сказать, что это гражданский проект, который превратился в гражданское
движение: он двинулся по городам, он вышел за пределы Москвы. Началось
все в Москве, в Петербурге, а дальше пошло, и сегодня довольно много
городов, где уже висят эти таблички. Чрезвычайно много городов, где есть
инициативные группы, которые на том или ином этапе этой работы. И это
действительно ситуация, в которой гражданский проект превращается в
гражданское движение.
Почему это происходит? Помните четыре
совершенно разных варианта, которые я перечислял? «Синие ведерки», «Все в
суд», «Диссернет» и «Последний адрес» — у каждого из них есть ясная и
четко поставленная задача, есть простая мысль. В первом случае — давайте
превратим всех, которые ездят с синими фонарями, в посмешище. Во втором
— давайте замучаем их исками, когда речь шла о нарушениях на выборах.
Давайте мы их опозорим, всех этих жуликов. У «Последнего адреса»
гуманистическая идея: давайте вспомним человека и вернем этот фокус на
конкретную жизнь. Обязательно такая задача есть у каждого проекта.
Всегда этот мотив довольно силен в эмоциональном смысле. Четыре разные
темы — четыре эмоциональных выкрика, которые рождаются в душе человека,
желающего этим заниматься. Всегда это группируется вокруг социальной
сети и использует технологические возможности, которые в связи с
интернетом у нас есть. Всегда есть общность людей, которые этим
занимаются, которые чувствуют себя объединенными этой идеей.
Четыре разных варианта, четыре разных принципа, по которым люди
объединены, но они всегда объединены. Всегда имеется возможность
структурировать этот процесс и построить конвейер. Каждый раз по-своему,
но она всегда есть. Всегда есть возможность собрать деньги.
Про это тоже надо сказать несколько слов. Эти проекты не требуют больших
денег, потому что люди работают сами. Но стартовых денег они,
несомненно, требуют. Это всегда начинается с краудфандинга,
интернет-сбора, который требует перспективной и понятной базы.
Что такое «понятной»? Если вы хотите собрать деньги в интернете, вы
должны ясно представлять и уметь спокойно и отчетливо объяснить, на что
вы их собираете. Если у вас есть в руках ясное объяснение, значит, у вас
появляется надежда на то, что ваш проект стартует.
И вот что чрезвычайно важно.
За каждым из этих проектов есть другая цель — гораздо более широкая и глобальная, гораздо более стратегическая, чем то первое, что вы провозглашаете, когда начинаете.
Если посмотреть на каждый из этих проектов, то в одном случае это
борьба не с нарушением правил дорожного движения, а с сословностью. В
другом случае это не механическое сутяжничество, а борьба за одно из
важнейших прав — право на выборы. В третьем случае это война не с
диссертациями, а с репутациями. И в последнем, четвертом случае, это
история не про то, чтобы развесить железки по стенам домов, а про то,
чтобы собрать вокруг этого людей, чтобы помочь людям начать
разговаривать на эту тему, снова начать чувствовать эту память как часть
своей жизни, научить их разговаривать с собственными детьми, научить их
разговаривать друг с другом, просто сделать это темой для разговора.
Это гораздо важнее, чем сами железки, которые висят на стенах.
Гражданские проекты становятся гражданским движением, если в них есть эти общие вещи.
Вопрос из зала:
— Вы в начале показали замечательную инициативу по диссертациям
немецких господ. И результат — кто-то уходит в отставку. А у нас как?
Какой результат, в сравнении с вашими западными коллегами, у нас
получается?
Сергей Пархоменко:
— Что касается результата, мне есть что про это рассказать.
Глобальная разница заключается ровно в том, что репутация в одной стране имеет значение, а в другой — нет. История с «Диссернетом» превратилась в историю о том, что репутация имеет значение.
Собственно, это главное, что мы пытаемся заново с нуля доказать. Есть
уже довольно значительное количество людей, которые лишились этих
степеней. Есть побочный результат — мы нанесли довольно большой ущерб
этому рынку. Во всяком случае, трэшевая часть этого рынка испытывает
большие проблемы, потому что люди стали бояться этим пользоваться. Они
понимают, что будет нехорошо и неприятно, будет позор, будут смеяться,
будут пальцем показывать. Вроде ничего страшного, а с другой стороны,
лучше обойтись.
Но, главное, конечно, не в этом. Главное — то,
что мы помогаем людям снова начать про это разговаривать после многих
десятилетий жизни, когда начинало казаться, что никакой репутации вообще
не существует, что то, что с человеком происходило раньше, не имеет
никакого значения, а зато теперь он другой, теперь мы можем не
вспоминать, что с ним происходило вчера.
Конечно, это наследие
несостоявшегося как следует перехода от коммунистического времени к
посткоммунистическому. Россия не пережила люстрации по множеству
понятных нам всем причин, и это привело к тому, что есть некое общее
правило: «Лучше не вспоминать, назад не заглядывать, не интересоваться
тем, что с человеком было раньше, потому что все мы такие».
Когда-то нужно было на каком-то примере начать разговор о том, что
репутация все-таки есть как факт. Такое понятие должно существовать.
Если с человеком что-то произошло в прошлом, он тащит это за собой всю
жизнь, и это важно. Где-то должна быть точка входа в эту тему. Она
оказалась такой, и мы очень рады, что за эти три с половиной года мы
прошли через несколько разных этапов восприятия.
Сначала все
смеялись, было очень весело, каждая публикация воспринималась как еще
один веселый анекдот. Потом все соскучились. В какой-то момент мы начали
получать реакцию: «Сколько можно? Ну хватит уже! Что опять, уже и так
все понятно. Сколько же вы будете одно и то же…»
А потом все-таки пришло понимание, что разговор-то о другом. Разговор не про диссертации, а про качество людей, которые нас окружают, про эту самую репутационную катастрофу.
И очень важно, что на наших глазах это изменение отношения произошло.
Мы прорвались через этап номер два — простого раздражения «поиграли и
хватит».
Было интересно, проскочим или нет, удастся ли продавить
дальше. Удалось, потому что люди начали понимать. В любом случае, это
десятки тысяч людей, которые за этим постоянно следят.
Вопрос из зала:
— Вы показывали уровень, калибр людей, и что с ними потом произошло в
Германии. Там один из самых известных политиков подал в отставку, не
стал продолжать карьеру, она накрылась, это все переросло в другую
область жизни. То, что я увидел сейчас, — что все эффекты, которых вы
достигли, остались в этой же области. Я бы не назвал ее научной, такая
псевдонаучная, околонаучная слепка диссертации. Вот был такой бизнес,
потом этого бизнеса не стало, а в другие области, как в Германии, это не
распространилось. Может быть, когда-нибудь это станет настоящим
гражданским движением, а не междусобойчиком.
Сергей Пархоменко:
—
Это станет по-настоящему гражданским движением в один простой
долгожданный момент — в тот момент, когда это станет фактором при
приятии решения избирателем.
Перед глазами человека, который останется один на один со своим избирательным бюллетенем в кабинке для голосования, в этот момент должна проноситься вся жизнь человека, имя которого написано в бюллетене.
Люди принимают какое-то решение, мы не настаиваем на том, какое именно.
Если тебе по-прежнему нравится этот человек, если тебе нравится, что он
такой отважный, такой широкий, и ему тоже захотелось быть доктором
наук, — может, для кого-то это позитивный фактор, — пожалуйста. Но нам
бы хотелось, что бы это кто-то вспомнил.
Это и есть репутация —
когда кто-то в решительный момент припоминает разные обстоятельства из
жизни человека, в том числе и такое. И в этот самый момент, мы надеемся,
у человека в голове щелкает, что это на самом деле не научные проблемы,
это не вопрос, как он написал свою научную работу, — это вопрос его
отношения к жизни, его отношения к закону, к морали. Это просто степень
его честности, порядочности. При голосовании человек об этом вспомнил, и
в этот момент оно заработало.
Да, это произойдет нескоро, но
произойдет. Эти вещи накапливаются, это никуда не девается. Происходит
отложение информации, она не пропадает никуда — интернет все-таки вещь
такая: один раз туда засунув что-нибудь, вы никогда это оттуда не
вынете. В самом начале я же не зря показал эти картинки: на могиле у
Якунина будет написано, что у него есть шубохранилище, — все, это
останется с ним навсегда.
Вопрос из зала:
— Сергей, вы
говорите, чтобы избиратель принял такое решение, он должен знать. А
знает ли об этом избиратель, и откуда? Проходят выборы в местную думу,
скажем, в Пензе, и вы говорите: этот человек, который баллотируется...
Сергей Пархоменко:
— Это очень правильный вопрос. Мы не приходим. Это тоже важный
результат, которого удалось добиться, он заключается в том, что сайт
работает, как в средневековом итальянском городе. На центральной площади
был фонтан не для прохлады, а чтобы хозяйки со всего города ходили туда
и набирали воды.
Именно так работает сайт «Диссернет» — любой
желающий может прийти и набрать там воды. Там ежедневно выкладывается
информация, она лежит в большом порядке, очень удобном для поиска, в том
числе и для поиска в региональном разрезе. И мы знаем, что огромное
количество людей в региональных изданиях ходят к нам искать своих. Это
очень хороший процесс.
Приходят люди из Брянска и ищут там своих брянских. Приходят люди из Воронежа и ищут там свои воронежских. Находят и бережно, стараясь не расплескать, несут их в свою городскую газету.
Например, эффект от чарта «Топ 100 вузов» был совершенно грандиозный,
потому что в каждом городе вышла в городской газете одна и так же
история. «Четыре белгородских вуза попали в список "Диссернета". Шесть
казанских вузов попали в список "Диссернета"». Не осталось ни одного
города, где бы это не произошло.
И мы сегодня видим это на
региональных выборах как уже существующую информацию и играющий роль
фактор. Конечно, каждый из этих людей обязательно говорит, что «кто-то
заплатил, кто-то заказал, я знаю этих врагов, которые это специально».
Пожалуйста, пусть брешет, что хочет. Но одно, несомненно, остается, и
сегодня это участвует во всех региональных выборах и в региональной
жизни гораздо эффективней, чем в московской.
Вопрос из зала:
— Есть ли у вас статистика, сколько человек просматривает ваш сайт?
Сергей Пархоменко:
—
Сайт просматривает не очень много народу, но очень большие вторичные
републикации с него. Это в значительной мере не сайт для читателей.
Конечно, есть какое-то количество людей, которые ходят почитать. Но это
скорее профессиональный источник. Это больше похоже на
специализированное информационное агентство, к которому обращаются
журналисты из разных региональных изданий, чтобы набрать бесплатной и
вполне уникальной информации.
«Диссернет» стал местом рождения нового контента, где каждый день появляется что-нибудь новенькое. Можно туда зайти, можно набрать, и мы отвечаем за базар.
Мы отвечаем в двух смыслах: во-первых, за качество информации, а
во-вторых, в некотором роде мы юридически их прикрываем, — им не
страшно. Это важнейшая вещь для российской прессы сегодня. Есть не так
мало региональных изданий, которые и рады бы что-нибудь напечатать, но
страшно. Поэтому они берегут те ситуации, в которых они могут сослаться
на кого-нибудь. В этом смысле роль традиционных информационных агентств —
Reuters, France Press — в России становится очень велика, потому что на
них можно сослаться: «А че, это не я, у них там вышло, мы перепечатали,
а че такого?»
Мы намеренно создаем ситуацию, в которой
воронежской газете нестрашно, потому что они могут сказать: «А мы чего?
Мы ничего, там лежит, не бейте нас, дяденьки». Хорошо! Пожалуйста, пусть
они подходят к этому с этих позиций. Мы довольны этим резонансом — даже
не тем, сколько читают, а тем, сколько берут.
Вопрос из зала:
— В России все вузы обязаны проходить аккредитацию, и есть целый
перечень качеств, которым должен отвечать вуз. У вас есть какие-то
взаимоотношения с министерством?
Сергей Пархоменко:
—
Это чрезвычайно сложный вопрос. Есть поверхностная внешняя позиция
министерства науки и образования, которая заключается в следующем:
«Диссернет» — это вещь вредная и ненужная. Это было много раз сказано
разными большими начальниками в разных интервью. Нам это не нравится, мы
это не одобряем, это нам мешает, это уводит нас в сторону, и вообще,
это ни за чем не нужно.
А есть второй слой взаимоотношений. И мы
видим, что систематически конкретные решения, которые принимаются
министерством науки и образования России, построены на наших материалах.
Мы видим, как снимают ректоров, как меняют составы экспертных советов,
как закрывают диссертационные советы и открывают другие, как лишают
аккредитации.
Мы убедились, что есть еще один класс людей, которые ходят к нам на сайт систематически. Все чиновники делают это — они ходят в «Диссернет» и смотрят. И это очень хорошо.
Никто никогда в этом не признается, никто никогда вам не скажет, что
«мы сняли этого ректора, потому что…» Ровно неделю тому назад новый
ректор РГГУ заявил, что он создает комиссию, «которая будет заниматься
чисткой профессорско-преподавательского состава РГГУ, с этой точки
зрения», — сказал он, поставил запятую и добавил: «Без всякого
"Диссернета"! "Диссернет" здесь будет совершенно ни при чем! Мы в
"Диссернете" ничего брать не будем, смотреть туда не будем и
пользоваться ничем не станем!»
Окей, хорошо. Сказал, молодец!
Большое спасибо. А теперь он пошел на сайт, взял всю уже готовую
сделанную работу, и сейчас мы увидим, как благополучно, ровно по этим
материалам принимает решение эта комиссия, с криками: «Без всякого
"Диссернета"!» И пожалуйста. Мы это видим, и мы цинично этому радуемся.
Хотя на поверхности благодарности никакой не дождешься.
Вопрос из зала:
— У меня вопрос по поводу гражданского движения. Есть движения, которые
универсальны в том, что касается целей и задач. А есть ли какие-то
национальные особенности у движений, и как они организовываются в
России?
Сергей Пархоменко:
— Пожалуй, я не знаю
никаких специальных национальных особенностей. Я провел некоторое время в
Штатах, пытаясь понять, как работают журналистские сообщества там.
Очень много общего. Я не вижу особенной принципиальной разницы. Но,
наверное, основная разница заключается в том, что существует моральная
поддержка населения, которое следит за репутацией. И результат работы
этих расследовательских сообществ падает на гораздо более благодатную
почву. Люди это хватают и делают немедленно свои выводы.
В
России приходится пройти через этап «ну и что?». Этапа «ну и что?» нет у
наших американских коллег, потому что всем сразу понятно, что. Никто не
задает этого дурацкого вопроса. А нам все-таки приходится сначала
преодолеть стандартное к этому отношение, которое заключается в том, что
«ну украл, все украли, а че такого-то?».
В этом, наверное, национальная особенность — нужно демонстрировать уж очень яркие, активные, заметные и понятные вещи, чтобы проломить пониженную чувствительность людей, которая существует.
А в остальном, по-моему, люди устроены точно так же.
Вопрос из зала:
— Мой вопрос связан с тем, что гражданские движения, о которых мы
разговаривали, возникли на фоне протестов 2011 года. Эти гражданские
движения основаны на среднем классе, а средний класс уменьшается. Сейчас
будут выборы, население постепенно беднеет из-за кризиса. Людям
приходится работать, меньше свободного времение. Можете рассказать ваши
ощущения на ближайшие два года: будут ли развиваться гражданские
движения, или они будут уменьшаться?
С. Пархоменко:
— Хороший вопрос. Спасибо.
Это может звучать цинично, но я бы сказал, что в данном случае, обеднение идет на пользу. Это дешевый и даже бесплатный способ в чем-то участвовать и относиться к себе с уважением.
Людям трудно жертвовать — нет денег. Им труднее помогать кому-то
материально. Или у них времени, чтобы куда-то ехать, чем-то заниматься. А
эта вещь простая, бесплатная, и она позволяет, дозировать свои усилия.
В «Диссернете» есть много видов разных работ. Хочешь, занимайся этим по
полчаса в неделю, хочешь — по два часа каждый день. Ты можешь взять
себе совсем небольшую долю работы и участвовать эпизодически, не
вкладываться сильно. Мне кажется, что людям — есть такой класс людей —
важно чувствовать, что они участвуют в важных делах, что они кому-то
помогают. Они этим гордятся. Одни рассказывают про это. Другие,
наоборот, про это молчат, но знают про это сами. Мне кажется, что в
трудные времена такого рода вещи оказываются людям даже нужнее.
И это тоже важная вещь, когда ты обращаешься к своим потенциальным
помощникам, — сказать им: «Если у вас есть деньги, мы будем очень рады,
вот счет, пожалуйста, можете положить сюда, а если у вас нет денег, вы
все равно можете нам помочь, потому что нам иногда нужно, чтобы в городе
Пензе кто-то пошел в библиотеку Педагогического института и нашел
такой-то текст, и вы можете нам помочь тем, что вы ногами пойдете в
педагогический институт, запишетесь там в библиотеку, найдете этот
текст, переснимете его мобильным телефоном и пришлете нам. И это будет
такая же большая помощь, как и деньги, которые вы могли нам перевести,
но не перевели».
Хорошо, когда ты предлагаешь людям эти
возможности. В итоге это, может быть, и есть главная задача и даже
главная польза от этого. Мы собираем людей, и они, включаясь в какое-то
общее дело, потом сделают еще что-нибудь хорошее.
Получив один раз эту травму, один раз включившись в общую затею, они не выздоровеют от этого. И это очень хорошо.
Есть такой город — Санкт-Петербург, в котором произошли очень
характерные вещи. В свое время весь город сражался со строительством
новой штаб-квартиры «Газпрома». Весь Петербург восстал и требовал, чтобы
не строили эту ужасную кукурузину. И действительно, им удалось это
отменить. Это поразительная вещь!
Куда потом делись эти люди? Да никуда они не делись, они все есть.
Именно в Петербурге было колоссальное количество наблюдателей на выборах. Кто все эти люди и откуда они взялись? А это люди, которые первый раз занялись борьбой против чего-то, что уродует их город.
И в Питере потом было еще несколько случаев, когда образовывалось
довольно большое количество людей — больше, чем в нормальном российском
городе. А собрались они, созрели на этой самой первой истории. Может
быть, человек, который в Пензе и в Казани нам помогает, потом еще
что-нибудь хорошее сделает, потому что у него появляется этот навык. Он
учится получать удовольствие от вещи, которую он сделал: кому-то помог, в
чем-то поучаствовал — в какой-то большой истории. Он наполняется важным
чувством. Так что, может быть, и хорошо, что людям становится труднее
просто платить, потому что это самый дешевый способ участия. Когда
делать ничего не хочется, времени тратить неохота, «давай, я просто
денег дам».
Вопрос из зала:
— У меня вопрос по
содержанию той информации, которая к вам поступает. Примеры, которые вы
приводили, касались людей, которые защищали фальшивые диссертации для
престижа, для карьеры вне академической сферы. Как обстоит дело с
фальшивыми диссертациями, которые защищаются для продвижения внутри
академической сферы?
С. Пархоменко:
— Тут есть
несколько соображений. Одно — что нужно разделить академическую сферу и
педагогическую. Про педагогическую сферу мы теперь много знаем — там все
ужасно. Действительно, количество ректоров, количество завкафедрами,
деканов, директоров школ — это что-то совершенно невообразимое. Там
происходит полный ужас по части защиты диссертаций.
Что
касается собственно академической, то есть научно-исследовательской
среды, то все-таки мы заняты только формальной стороной дела. Мы не
умеем отличить хорошую диссертацию от плохой, принципиально за это не
беремся и ни за что в это не влезаем.
Мы знаем, что диссертация
нашего премьер-министра Медведева с нашей «диссернетовской» точки
зрения совершенно доброкачественная — в ней ничего не украдено. Означает
ли это, что это хорошая диссертация? А черт его знает.
Это
должны сказать не мы, а другие юристы с юридического факультета
Санкт-Петербургского университета. Это научное сообщество должно это
сказать.
Кандидатская диссертация Рамзана Кадырова безупречна с точки зрения «Диссернета». Но она битком набита уравнениями Колмогорова. То есть человек, который ее писал, был с большим чувством юмора: он нам послал привет таким образом.
Он в диссертацию, посвященную экономическим расчетам в строительной
промышленности, насовал уравнения Колмогорова на каждой странице по три
штуки. Но мы ничего не можем с этим сделать. Мы можем только сказать,
что она не ворованная, она написана заново. А теперь пусть научное
сообщество займется этим и скажет, что это хорошая диссертация или
плохая, уместны ли там уравнения Колмогорова. И вообще, что с этим
делать. Может, сразу надо академика давать за эту диссертацию?
Мы не пытаемся заменить собой научное сообщество, у нас это точно не
получится. И это точно должны делать люди внутри самой среды. Мы можем
собрать только самый верх, только ворованное, а не глупое, не бездарное и
не вторичное — в этом мы ничего понять не можем.
Реплика из зала:
— Что здесь все уцепились за диссертации? Меня больше всего поражают
зачатки движений «Синие ведерки», «Все в суд!». Я считаю, это
обнадеживает.
Сергей Пархоменко:
— Но это одни и те же люди!
Реплика из зала:
— Я понимаю, что это одни и те же люди, но это и есть зачатки движения. И я считаю, что это даже интереснее, чем разоблачение.
Сергей Пархоменко:
— Это то самое, что я хотел до вас донести. Я очень рад, что вы обратили на это внимание. Да, это одна система.